Читаем Евангелие отца полностью

Очень жарко. Я сижу в кафе, столики которого стоят почти на проезжей части набережной. Ничего особенного: греческий кофе, греческий салат, греческий хлеб, масло (судя по жидкой массе, скорее всего, тоже греческое), сыр, утро, греческие лица официанток и греческий язык… Жуть какая-то. Месяц в Афинах и вот все очень быстро превращается в катастрофу. Никто не собирается со мной говорить по-английски. А я? Могу поздороваться и попросить чашечку кофе: калимера паракало эна кафе! В крайнем случае, могу попросить несколько чашечек кофе (если совсем есть захочется): дио кафес, триа, тесера, пенде и далее по обстоятельствам. И потом почти вприсядку: Поли кала! Поли оре! Как хорошо и как прекрасно жить на белом свете среди людей, которым на тебя наплевать! И обязательно поцеловаться с причмокиванием два раза, вскрикнув, как от укола: Хронья пола! Мягонько произнести «л» в конце, а то примут за киприота, пожелав всего хорошего на долгие годы, развернуться, забыв моментально о существовании этого человека, и пойти по своим делам. Да здравствует Греция – страна, которой нет дела до всего остального мира! Черт, черт, черт!!! Сколько я чертей созвал за месяц? Если их построить в ряд, колонна дотянется до Крита, изогнется и обогнет Кипр, шарахнется в сторону Турции, а потом вернется через Сицилию в Грецию….

Они думают, что если они породили человечество (кстати, вместе, со всеми грехами его!), все должны говорить по-гречески. Ладно бы просто говорить – думать по-гречески. А вот это практически невыполнимо. Потому как, думать по-гречески, это не думать вообще. Английский они не признают, французского не знают (кто такие французы?), итальянский им генетически неприятен, а других языков просто нет и все. Куда делись местные Боги? И причем здесь иудейский проповедник? Видимо, он тоже был греком – иначе, как греки могли ему поверить? Безусловно, важно, что он говорил по-гречески – значит – грек. Иначе и быть не может. Ладно. Самое неприличное в этой истории, что черт, как был, так и остался чертом без уточнения национальности. И вот он уж точно не грек. Словом, я собрал всех чертей - не хватало мне еще одного маленького чертика для полного счастья – сейчас он как раз запарковал авто между столиков кафе и входит на террасу.

- Кофе? – я постарался быть вежливым.

- Нет. Виски, лед, немного содовой, лимон не выжимать. - Его распирало от возможности делать все, что он хочет и говорить, понимая, что сегодня его слова останутся без последствий. Он подумал, что я официант? На моем лице одета дурацкая улыбочка? Может быть, волосы блестят от мокрого геля? Может быть, взгляд усталый уже с утра, чуть надменный и вопросительно-насмешливый (оттого, что только официант знает, какая дрянь находится за красивыми названиями блюд)?

- Всенепременнейше, обязательно, все наилучшим образом и сразу, и только для Вас… Пороху в это пойло не добавлять? – Я опять постарался быть тактичным.

- А чего ты такой нервный? – Он (отдаю ему должное, хотя зря) не терял лица.

- Жду, когда ты насладишься своей минутой славы. – Я жестом подозвал официанта (а все-таки руки у него дрожат, и официант это заметил) и сказал слово, которое на греческом, скорее всего, означало то же самое, что и на английском: «Виски». Официант ждал точного указания – я указал на бутылку неизвестного мне греческого коричневого напитка, напоминавшего издалека шотландский виски, и вытянул у него перед носом один палец – ровно настолько он должен налить. После этого мой палец развернулся на сто восемьдесят градусов и указал на моего гостя. Официант усмехнулся, но, кажется, понял, что я не собираюсь угощать придурка, а, напротив, с радостью его отравлю.

- Где Книга? – Мой вопрос был чисто риторическим – ответ на него я и не ждал.

- Там. – Придурок махнул рукой в сторону моря, прищурился, взял салфетку и поднял на меня глаза.

- У тебя нет ручки. Ладно, вот возьми. – Я вынул из кармана официанта, который протирал в это время наш столик, слегка покусанную шариковую ручку с выпадающим стержнем, и протянул ему.

У меня даже сомнения нет в том, что я ангел. Я очень терпеливый, я золото, я еще секунд тридцать смогу его видеть, ничего не делая руками и ногами. Я смогу, смогу, смогу, я.… Тридцать секунд – это не очень много, но достаточно, чтобы выстрелить восемь раз по сидящей напротив меня противной гелевой, как ручка официанта, голове.

Он внимательно посмотрел на стакан, который принес официант и, кажется, все понял. Дело не в стакане – стаканы в кафе с утра всегда грязные и липкие со вчерашнего дня. Это нормально. Дело не в напитке – он такого же цвета, как и виски, пока его не попробуешь. И дело не в количестве – дело в сломанной ручке. Она прыгала по салфетке красного цвета и вместо уверенной суммы написала дурацкие каракули с тремя нулями. Получилось неуверенно, некрасиво и совсем не так, как он того хотел. Да и цифра, которую еще надо суметь прочитать, давала мне повод слегка похулиганить.