Читаем Этичный убийца полностью

Я прочел объявление и направился дальше, по той же стороне улицы, мимо пустого парковочного места к следующему фургону. Мои ноги, не обращая внимания на команды, которые посылал им мозг, еле двигались, едва не волочась. Я посмотрел на часы, но с того момента, как я нажал на кнопку звонка, стрелки почти не сдвинулись. Оставалось еще по меньшей мере четыре часа работы, и нужно было передохнуть – присесть и немного посидеть без движения. Но дело даже не в этом. Главное, мне нужно было отключиться от мыслей о работе или просто хорошенько выспаться. Можно подумать, я мог позволить себе такую роскошь! Про сон лучше было забыть. Конечно, я проработал полночи и почти целый день, но нельзя же заснуть посреди дороги. Да и дома навряд ли: выходной у меня лишь один, а ведь столько всего нужно сделать и еще пообщаться с родными и друзьями, пока не началась все та же круговерть. Вот уже три месяца я вкалывал и по ночам, правда понемногу, меньше четырех часов. Надолго ли меня хватит? Бобби, начальник нашей группы, мой босс, говорит, что горбатился так годами, и выглядит очень неплохо.

Но я-то не собирался тратить на это годы. Хватит с меня и одного – более чем достаточно. Дела у меня продвигались неплохо, очень даже неплохо, и деньги сами шли в руки. Но мне было семнадцать, и я чувствовал, как старею, как начинают ныть суставы, сутулиться плечи. Казалось, и зрение начинает меня подводить, и память отказывает, и с уборной отношения странноватые. Вот так я и жил. Вчера ночевал дома, на окраине Форт-Лодердейла. Звонок будильника выдернул меня из постели в шесть: к восьми нужно было быть в конторе. После нескольких «летучек» мы все погрузились в машину и поехали в сторону Джексонвилла, там заселились в мотель и принялись за работу. Самое обычное начало очередного уик-энда.

За спиной у меня зашуршали шины, и я инстинктивно отскочил в сторону пустого парковочного места, стараясь не угодить ногой в логово огненных муравьев или пучок колючек, которые так и норовили вцепиться в мои темно-серые спортивные носки. Только семнадцатилетний юнец мог убедить себя, что носки эти выглядят прилично, если, конечно, полоски не торчат из-под брюк.

В таком местечке лучше было держаться поосторожнее. Местные с первого взгляда узнавали во мне чужака. Обычно они швыряли в мою сторону жестянки из-под пива или шарахались прочь – то ли в шутку, то ли с угрозой. При этом они что-то выкрикивали – по моим догадкам, какие-то жуткие оскорбления, которые, услышь я их, обожгли бы меня, как удары кнута, но крики тонули в свисте несущегося мимо фургона или в треске динамиков, изрыгающих очередной хит «38 Спешиел». Быть может, остальные ребята из нашей команды оказались в таком же дерьме, я не знал, но сильно сомневался.

На парковку вкатился синий фордовский пикап. Чистенький, похоже, что свежевымытый, он сиял в лучах предзакатного солнца, как лужа гудрона. Стекло со стороны пассажирского места было слегка опущено, и водитель в черной футболке, парень слегка за тридцать, потянулся к окну. Вид у него был странный – как у персонажа мультфильма: эдакий учтивый молодой человек, который собирается похитить возлюбленную главного героя, – и как у мультяшки, странно бесформенный, будто условный. Какой-то одутловатый. Не толстый, не грузный, не какой-нибудь, а именно одутловатый – как у трупа, тронутого тлением, или как у аллергика.

Да, странная одутловатость, но гораздо больше меня удивила его прическа. Спереди волосы выстрижены почти по-военному, но зато сзади они длинным веером опускались на плечи. Нынче такую стрижку называют «рыбий хвост». Но тогда, в 1985-м, я увидел ее впервые и даже не знал, что такое бывает и как оно называется, и не понимал, чего ради человек может подвергнуть себя подобному издевательству – если только не из экономии, позволяющей уместить две стрижки на одной голове. Я понял одно: это свидетельство катастрофического идиотизма.

– Куда идешь? – спросил меня парень.

Его голос прогибался под тяжестью тягучего, как сироп, акцента – вне всякого сомнения, флоридского. Не то лимонный пирог, не то медовик. Джексонвилл был в тридцати милях, и ничего удивительного, что здесь говорят с сильным акцентом.

Когда мы переехали во Флориду, я учился в третьем классе и боялся почти всех, кто не жил в крупных городах. Я был уверен, что это не трусость, а простое благоразумие. Многие считают, что такие города, как Форт-Лодердейл, Джексонвилл или Майами, – лишь пригороды Нью-Йорка или Бостона. На самом же деле они сплошь населены флоридскими старожилами, яркими представителями исчезающего вида, по сей день хранящими знамена Конфедерации, истинными южанами и тайными расистами. Хотя есть в этих городах и переселенцы из разных уголков страны, и эти две группы населения вполне уравновешивают друг друга. Но в двух шагах от городской окраины с терпимостью уже гораздо хуже.