Читаем Дитя в небе полностью

Мы столько лет писали сценарии и ставили по ним фильмы, что какая-то часть моего сознания упорно продолжала думать о том, хорошо ли поставлена сцена и какими могли бы быть последние слова героя – Филиппа Стрейхорна. Я даже устыдился было того, что мне в голову лезут подобные мысли, но тут представил, как смеялся бы сам Фил, расскажи я ему об этом. Ведь мы с ним битых двадцать лет потратили на то, чтобы наши имена замелькали на экране, и за эти годы отчасти утратили способность объективно оценивать реальную жизнь. Когда умирает кто-то из близких, люди обычно рыдают, а не думают о каких-то там ракурсах или заключительных репликах.

После разговора с Сашей я решил пройтись. Неподалеку от моего дома располагалось турагентство. Закажу-ка я билет до Калифорнии прямо на завтра, подумал я. Но, оказавшись на улице, я не успел сделать и нескольких шагов, как понял, что на самом деле больше всего мне хочется повидаться с Каллен Джеймс.

Каллен со своим мужем Дэнни жили на Риверсайд-драйв, в добром часе ходьбы от моего дома. Подняв воротник, я тронулся в путь, надеясь, что продолжительная прогулка утомит меня достаточно, чтобы хоть немного снять остроту потрясения, которое я испытал, узнав о смерти Филиппа Стрейхорна.

За последние несколько лет Каллен стала довольно известным человеком, причем в довольно необычной области. Когда мы только познакомились, она как раз испытывала то, что точнее всего было бы назвать «неземными приключениями». Каждую ночь на протяжении многих месяцев ей снилось некая страна, называющаяся Рондуа[6]. Она путешествовала по ней в довольно странном поиске каких-то «костей Луны». Тогда я сразу влюбился в нее, и это было очень плохо, поскольку она состояла в счастливом браке с прекрасным человеком, и к тому времени у них уже появился ребенок. В принципе, я никогда не принадлежал к числу тех, кого принято называть похитителями чужих жен, но Каллен Джеймс буквально сводила меня с ума, и меня тянуло к ней так, будто она была для меня единственным светом в окошке. Будь я моряком, я бы, наверное, вытатуировал на руке ее имя.

Сердце ее завоевать мне так и не удалось, но зато в этот период ослепления страстью я тоже стал видеть сны о Рондуа. И эти сны полностью изменили мою жизнь. Они, да еще землетрясение.

Добравшись наконец до дома Джеймсов, я понял, что промерз до мозга костей. Похоже, гибель близкого человека лишает вас какого-то жизненно необходимого внутреннего тепла. Или, возможно, нарушает подачу топлива, поддерживающего пламя в горелках жизни. Как бы то ни было, окончательное осознание того, что моего лучшего и старейшего друга больше нет, пришло лишь после часовой прогулки по нью-йоркским улицам в декабрьскую стужу. Конечно же, он вовсе не был жестоким человеком. Только теперь, после двадцати лет знакомства с ним, я понял, что на самом деле он даже лучше, чем я привык считать. Однажды он заметил, что в году аж тридцать один миллион секунд. И что лишь ничтожно малое их число заслуживает того, чтобы о них помнили. Да и те, что помнятся, как правило, лишь мучают нас и причиняют боль.

– Слушаю вас!

– Каллен, ты? Это я, Уэбер. Я тут у вас внизу. Ничего, если зайду?

– Господи, Уэбер! Мы только что узнали о смерти Фила. Конечно, поднимайся скорее.

На входной двери их квартиры красовался огромный праздничный венок. Семейство Джеймсов всегда любило Рождество. Оно у них начиналось еще в ноябре и затягивалось чуть ли не до конца января. Конечно, они настаивали, что главная виновница этого их дочурка Мэй, но было совершенно ясно, что праздник куда больше нравится им самим. Во всех углах их квартиры были вечно разложены апельсины с корицей, подоконники уставлены рождественскими открытками, а в гостиной высилась елка, будто позаимствованная из какого-то фильма сороковых годов вроде «Жены епископа»[7] или «Жизнь прекрасна»[8]. Одним словом, уютное у них было гнездышко. В него удивительно удачно вписывались и домашние шлепанцы и добродушный пес, который, как привязанный, таскался за вами из комнаты в комнату.