Читаем Дети Старой Кряквы полностью

Да, жизнь у них стала тяжёлой. Днём они прятались в густых зарослях, чтобы никто не увидел их. К ночи залезали в своё опустевшее гнездо, плотно прижимались друг к другу, стараясь даже не пискнуть, чтобы не привлечь чьё-либо внимание.

Но прошло несколько дней, и они стали посмелее, и жизнь казалась им не такой уж страшной, как вдруг подул сильный ветер, небо потемнело, по нему помчались рваные низкие тучи. Засверкали молнии. Загремел гром. И полил такой дождь, что от воды полетела белая, как туман, водяная пыль. И сразу в озере стала прибывать вода. Она вливалась в него из трёх переполненных водой ручьёв и одной лесной речки. Ветер поднял чёрные волны. Они налетели на гнездо, в котором, сбившись в кучу, сидели утята, и смыли его, погнали к середине. Утята, жалостно пища, замотали лапками, плывя к ближним тростникам, и, хотя старались быть вместе, растерялись, разбрелись кто куда.

Целые сутки лил дождь, с ураганным ветром. Много он поломал деревьев в лесу, положил местами тростник, немало погибло птиц. Особенно птенцов. Когда наступило затишье и утята Старой Кряквы собрались вместе, то они недосчитались троих. Теперь их было семеро. Но и на этом их беды не кончились.

Как всегда, после бури на побережье слетаются Вороны, чтобы подобрать выброшенную ветром и водой всякую поживу. Слетелись они и на этот раз большой стаей и начали ходить по берегу. Подбирали дохлых рыб, погибших птиц, подобрали и трёх забитых ливнем утят Старой Кряквы. Но этого было им мало. Они поднялись в воздух, и как чёрная туча закружили над озером, и увидали кучку одиноких утят, жавшихся друг к другу. И с громким ором, карканьем обрушились на них. Утята заметались, стали прятаться — кто в камыши, кто нырять в воду. А Вороны ещё пуще заорали, замахали крыльями над водой, выхватывая беззащитных утят.

После этой беды детей Старой Кряквы осталось всего пятеро. Пока на этом все их несчастья кончились. Они подросли, стали опытнее, и когда вблизи снова появилась Водяная Крыса, то они легко от неё ушли. Случалось, они встречали Уток с выводками, с тоской глядели на них, вспоминая свою мать, Старую Крякву, и тогда становились ещё ближе друг другу. Время шло, утята незаметно подросли и могли уже не только плавать и нырять, но и перелетать с места на место. Теперь уж они и Щуки не боялись. И однажды — о чудо! — высоко поднялись и, быстро рассекая воздух, так что он даже засвистел в крыльях, понеслись над лесным озером. Каким оно казалось большим, чуть ли не всё небо отражалось в нём, вместе с белыми облаками и ослепительным солнцем. Впереди всех летела Широконоска. Теперь она была уже не тем пушистым жёлтым беспомощным комочком, — когда ещё жива была Старая Кряква, и не тем нескладным утёнком с короткими крыльями и редкими перьями, — когда налетел ураган, нет, теперь это была крупная утка с изжелта-серой головой, с тёмными крапинами по всей спине, с сильными перепончатыми лапами, которыми она могла легко отталкиваться от воды, чтобы нырять и далеко уходить в случае опасности. По всему её телу плотно, перо к перу, лежало её одеяние. И никакой ветер уже ей не был страшен, даже и холодный, он не проникал к коже.

Такими же крупными утками стали и её братья — Селезни. Они с ней не разлучались ни на минуту, может, потому, что она была одна у них. И всегда её слушались и следовали за ней, куда бы она ни направлялась.

Они летали на колхозные поля и подбирали там оброненные зёрна пшеницы, побывали на болотах и ели всё, что годилось в пищу, не забывали и своё родное большое озеро.

Однажды Широконоска обратила внимание на то, что у других выводков кроме матери появились ещё крупные утки, похожие на братьев. Это были Селезни, отцы выводков. Их не было долго, потому что они меняли свой весенний яркий наряд на простенький летний, под цвет пожелтевших тростников.

— А где же наш отец? — спросила Широконоска.

Братья не ответили. Они, так же как и она, не знали своего отца. «Конечно, если жива была бы мама, то он по ней узнал бы и нас, а без неё как он может признать в нас своих детей?» — с грустью подумала Широконоска.

И всё же к ним однажды подлетел Селезень, даже сел рядом, поплавал с ними, глуховато негромко произносил: «квек… квек…», но то ли и на самом деле не мог узнать своих детей, то ли это был чужой отец, другого выводка, где тоже погибла мать, но и он улетел. И утята поняли, что ни матери, ни отца у них нет.

А время всё шло и шло. Уходило лето. Начала на берёзах желтеть листва, давно отцвели жёлтые метёлки тростника, и всё чаще на озеро ложился плотный холодный туман. Теперь утки каждый день чуть свет улетали на поля и возвращались на своё озеро в темноте. Они ели много, набираясь сил на долгий путь, в тёплые края. Ночи становились всё темнее, шли дожди, но уток это только радовало — в такую темень и непогоду они чувствовали себя в безопасности. И вдруг всё нарушилось.