Читаем Деревья умирают стоя полностью

На первый взгляд — обыкновенная большая контора, неопрятная, как тысячи современных капиталистических контор. Сейфы, картотеки, телефоны, диктофон и тому подобные приспособления.

Справа (от актеров) вход из приемной; слева на первом плане дверь в кабинет директора; на втором плане еще одна дверь. В глубине, справа, книжная полка; слева тяжелые занавеси (позднее, когда занавеси раздвинутся, мы увидим, что за ними гардеробная, заваленная экзотическими костюмами; там стоит столик с зеркалом, освещенный сбоку, как в актерской уборной).

Канцелярская обстановка нарушается разбросанными там и сям фантастическими предметами: рыбачьими сетями, масками, манекенами без голов, но с плащами на «плечах», цветными географическими картами несуществующих стран — причудливой смесью, характерной для аукционов и антикварных лавок.

На видном месте портрет седобородого старца с длинными белыми волосами и доброй улыбкой. Лицо не то артиста, не то апостола. Это доктор Ариэль.

Когда поднимается занавес, машинистка нервно ищет что-то в картотеке и не может найти. Смотрит на записку и снова перерывает карточки, все более нервничая. Входит Элена , секретарша, женщина солидного возраста и столь же солидной внешности; она вносит папки; во время разговора раскладывает их на столе.

Элена . Все еще не нашли?

Машинистка . В первый раз со мной такое. Я ведь точно помню, что сама ее ставила. У нас в картотеке такой порядок, я могу с закрытыми глазами отыскать любую карточку. Не пойму, куда она запропастилась.

Элена . Может быть, в записке ошибка.

Машинистка . Нет, невозможно. Писал сам шеф. (Протягивает записку.) 4-В-43. Тут не может быть ошибки.

Элена . Пока что я заметила две ошибки.

Машинистка . Две?

Элена . Две. Во-первых, никогда не говорите «шеф». Это вызывает нежелательные ассоциации. Говорите просто «директор». Второе: вы ищете девушку семнадцати лет среди голубых карточек. Несовершеннолетние — на белых карточках.

Машинистка . Господи, что это со мной сегодня!

Элена . Будьте внимательнее. Когда речь идет о малолетних, закон неумолим.

Машинистка . Вечно я забываю про цвет.

Элена . Запомните, в этом доме любая мелочь может привести к катастрофе. Жизни многих людей зависят от нас. Работа наша чрезвычайно ответственна. Быть может, человечество когда-нибудь будет благодарно нам, быть может, мы сегодня очутимся в тюрьме. Не забывайте об этом.

Машинистка . Простите меня… Я обещаю, что это не повторится.

Элена . Надеюсь. А теперь — посмотрим, действительно ли вы так безошибочно находите карточки. Станьте тут, перед ящиком, закройте глаза и дайте мне № 4-В-43.

Машинистка . Эта?

Элена . Очень хорошо. Поздравляю. (Читает.) «Эрнестина Пинеда. Отец неизвестен. Мать слишком известна. Побег из дома. Опасно. Срочно смотри образец А-4» (ищет в папках, повторяя про себя) А-4, А-4, А-4, А-4. (Находит, хмурится.) Вот. По-видимому, случай серьезный. (Делает пометки в блокноте.)

Машинистка . Разрешите спросить… Я знаю, что нельзя, но я ведь тоже… и так хотела бы узнать…

Элена . Приучайтесь подчиняться без вопросов. Так будет лучше для всех.

Вырывает листок из блокнота и дает его вместе с папкой и карточкой машинистке.

Снимите четыре копии и срочно отправьте.

Машинистка идет к двери.

И еще: если придет девушка с грустными глазами, в берете на французский манер, и покажет голубую карточку — впустите ее немедленно.

Машинистка . Это та, что с красными розами?

Элена . Откуда вы знаете?

Машинистка . Я не нарочно. Я случайно услыхала, когда шеф…

Элена . Директор.

Машинистка . Простите. (Выходит.)

Элена садится к столу, разбирает бумаги. Входит протестантский пастор . Все в нем слишком закончено, чтобы быть настоящим. Он далеко не в евангельском настроении.

Пастор . Ну, это уже слишком. Я протестую, наконец! Со всей почтительностью, но — протестую!

Элена (не отрываясь от работы) . Опять?

Пастор . Меня пригласили сюда как знатока языков. Девять живых, четыре мертвых. Сорок лет изучения! Пять званий! И к чему? Мне поручают черную работу!

Элена . Вот как? Вопросы совести, религиозные сомнения пожилой шотландки — это, по-вашему, черная работа?

Пастор . Так ведь опять старая дева! Четвертая — меньше, чем за неделю! А что может быть отвратительнее для старого холостяка, чем старая дева?

Элена . Очень любезно.

Пастор . Я не о вас. Вы не женщина.

Элена . Благодарю.

Пастор . Я хотел сказать — вы товарищ, коллега. Потому-то я и говорю с вами так откровенно. И повторяю вам: протестую, протестую, протестую.

Срывает одну из бакенбард. Элена встает.

Элена . Успокойтесь, ваше преподобие.

Пастор (нервно оглядывается и понижает голос) . Почему вы говорите «ваше преподобие»? Разве мы не одни?

Элена . Одни, одни. Успокойтесь.

Пастор . О, Господи! (Срывает вторую бакенбарду.)

Элена . И переоденьтесь немедленно. (Протягивает ему бумагу.) Сегодня вам предстоит выполнить еще одно важное поручение.

Пастор (безнадежно) . Как же, знаю. Прибывает норвежское судно. Надо пойти в порт?

Элена . Никто, кроме вас, не знает языка. Подумайте, как обрадуются эти парни, когда услышат так далеко от дома старинную песню своей страны!

Пастор . Нет, вы меня не убедите, что для такой работы нужны пять ученых званий!

Элена (меняет дружеский тон на официальный) . Здесь не выбирают. Или подчиняйтесь слепо, или уходите совсем.

Пастор . В конце концов… ради дела…

Покорно кладет на стол очки и Библию. Отдергивает занавес, открывая костюмерную. Снимает сюртук и, разговаривая, натягивает матросскую рубаху и высокие сапоги.

Элена . Удалось вам успокоить совесть той дамы?

Пастор . Какой дамы?

Элена . Мисс Макферсон. Старой девы.

Пастор . О, да! Думаю, что да. Это ведь самый обычный случай. Почему бы мне не справиться?

Элена . Я опасалась трудностей религиозного характера. Ведь вы католик, а она — протестантка…

Пастор . Для лингвиста тут нет трудности. Протестантизм — диалект католицизма.

Элена . А если все в порядке, откуда же такая меланхолия?

Пастор . По-вашему, этого мало? Мне дают работу для новичка! Почему я не участвовал в деле морского клуба? А? Почему меня не послали на дипломатический прием? Там были люди со всего света. Я бы очень пригодился!

Элена . В тот вечер нас интересовали не залы, а кухни. Если бы дали не то снотворное, могли бы произойти ужасные вещи. Чем вы еще недовольны?

Пастор . Именем. Ну, хорошо, я согласен при исполнении служебных обязанностей называться Ф-48… Но тут, среди друзей…

Элена . Лучше, чтоб никто не знал имен. Это опасно.

Пастор (оскорблен) . Вы считаете меня предателем?

Элена . Нисколько. Но предположите, что кто-нибудь из нас по несчастью попадет в руки полиции. Все дело откроется.

Пастор (поднимается, покорившись) . Ни слова больше. В котором часу прибывает это проклятое судно?

Элена . Почему же проклятое?

Пастор . Я хотел сказать, это очаровательное судно.

Элена . Почему же очаровательное? К чему этот тон? Улыбнитесь. Хорошая улыбка — для нас уже полдела.

Пастор . Хорошо. (Старается улыбнуться) . В котором часу должны зарыдать норвежские парни, услышав старинные песни своей родины?

Элена . Так, хорошо. (Смотрит на часы.) В одиннадцать. Через сорок минут.

Пастор зажигает свет и садится к зеркалу гримироваться. Трижды раздается стук трещотки, и при каждом звуке большая книга освещается изнутри красным светом. Книжная полка медленно поворачивается, открывая потайной вход. Появляется фокусник — смешной, причудливый и чем-то жалкий. Он в старинном плаще или в старомодном длинном сюртуке. В руке — воздушные шарики. Полка возвращается на место.

Фокусник . Приветствую вас, друзья.

Элена . Здравствуйте.

Пастор . Здравствуйте.

Фокусник (вешает шарики, кладет на стол цилиндр) . Скажите мне, сеньора, шарики действительно необходимы?

Элена . Что это, снова протест?

Фокусник . Я просто спрашиваю. У всякого есть профессиональное чутье. По правде говоря, эти шарики мне кажутся слишком дешевым приемом для такого солидного учреждения, да и для меня.

Элена . Ах, и вы тоже? Я замечаю, что сюда проник дух неповиновения. Так вот, сеньоры: нет, нет и нет. Без полного подчинения и дисциплины наша борьба невозможна. Подумайте об этом!

Фокусник . Но я только спросил.

Элена (властно) . Никаких вопросов! Кто не хочет отдаться делу целиком — может уйти. Мы потребуем от него только одного — того же, что и при поступлении: абсолютного молчания. Хотите сказать еще что-нибудь?

Фокусник . Нет.

Пастор . Нет.

Элена . Очень хорошо. (Выходит.)

Пастор кончил гримироваться, подвязывает рыжую бороду, идет к середине сцены, натягивая кожаную куртку. Фокусник устало садится к столу. Во время дальнейшего разговора проделывает самые невероятные вещи: вынимает из карманов пучки разноцветных лент, японские веера, фрукты, флейту, юлу и т. п. Все это делается с обезоруживающей естественностью; ни он, ни Пастор как будто бы ничего не замечают и беседуют совершенно спокойно.

Пастор . С каждым днем тяжелее работать. Все наш идеализм…

Фокусник . Я вам скажу прямо: для меня все эти идеализмы… (Ударяет палкой по полу, она складывается, прячет ее в карман.)

Пастор . Много работы?

Фокусник . Все чепуха… Точно на утреннем представлении. Старички, детки, служанки какие-то… (Шарит в карманах, вынимает флейту, проигрывает музыкальную фразу и сует флейту в другой карман.) А вы как, довольны?

Пастор . Нет, это не по мне. Я рожден для научной деятельности. (С тоской.) Сорбонна, Оксфорд, Болонья…

Фокусник . А я — для цирковой: Гамбург, Марсель, Барселона… (Играет носовыми платками, они меняют цвет.)

Пастор . Книжные полки до потолка, колокол, готические свода…

Фокусник . Старый брезентовый навес, дороги…

Пастор . Сорок лет просидел я за книгами…

Фокусник . Сорок стран обошел я пешком…

Пастор . А теперь…

Фокусник . Вот до чего мы дошли, друг мой. Не хотите ли? (Вынимает из кармана банан, протягивает пастору.)

Пастор . Нет, благодарю.

Фокусник чистит банан, ест его с философским спокойствием.

Я знаю, на нас лежит огромная ответственность перед обществом. Но эти кошмарные названия, как у сыщиков! По какому праву такого человека, как я, называют Ф-48?

Фокусник . А что? Вот я — ИКС-31, и ничего.

Пастор . Разве вас не гнетет какая-то метафизическая тоска, как будто вас похоронили под этим знаком?

Фокусник . Я вам скажу прямо: для меня эта метафизическая тоска… (Ест банан.)

Пастор . Меня зовут Хуан. Ничего особенного, правда? Но это человеческое имя, сеньор, это имя человека! Тысячи Хуанов писали книги и сажали деревья. Тысячи женщин говорили: «Я люблю тебя, Хуан». А кто, когда, где любил Ф-48? Хуан… в этом вечность, в этом народ. Это как железо, или как дерево, или как хлеб… А Ф-48?.. Это нейлон!

Фокусник (съел банан, прячет кожуру) . Мне нейлон нравится. Удобно и недорого. Материал будущего! (Вытирает губы красным платком, бросает его, платок сам возвращается в карман.)

Пастор . Нет, не говорите мне, что только я испытываю эту тоску! Неужели вы могли бы навсегда остаться ИКС-31?

Фокусник . Да, это не совсем приятно. Когда меня так назвали в первый раз, я думал, вызывают подводную лодку. (Вынимает портсигар, тот сам открывается и вспыхивает ярким пламенем.) Сигарету?

Пастор . Я должен приучаться к этой чертовой трубке.

Фокусник зажигает спичку о локоть.