Читаем Даниэл Мартин полностью

Ему я обязан и другой поэзией, в буквальном значении слова, хотя, подобно другим дарам, доставшимся детям от родителей, для их созревания потребовалось немало лет. Когда я был ребенком, он любил или во всяком случае считал своим долгом, если позволяли его обязанности, приходить и читать мне перед сном. Когда я стал старше (хотя далеко не настолько, сколько нужно бы), он иногда читал мне какой-нибудь отрывок попроще из своих текстов семнадцатого века — более ради того, как это звучало, я думаю, нежели их религиозного содержания, хотя, быть может, он и надеялся на нечто вроде чуда Куэ [*Эмиль Куэ (1857–1926) — французский психиатр, лечивший методом гипноза, основанным на повторении внушающих уверенность фраз в то время как пациент погружен в дремотное состояние и легче поддается внушению]. Изредка доступными для понимания ребенка словами он пытался разъяснить мне содержание доктрины, лежавшей в основе текста, как менее глубокомысленный родитель мог бы пытаться изложить действительную историю ковбоев и индейцев. С детства я определенно рос с представлением о крайне запутанных теологических ристалищах, и вынес убеждение, что жить в Церкви было некогда куда увлекательнее.

Сейчас я понимаю, что ему всегда хотелось, чтобы я был старше, словно он провидел, что когда тому девятилетнему мальчику, которому он читал, исполнится, как ему мечталось, девятнадцать, такие беседы сделаются невозможны: я буду неподвластен ему. Но я не должен изображать его чересчур суровым и не от мира сего. Редко-редко возвращался он из своих наездов в Эксетер, где ему неизменно удавалось выкроить часок-другой, чтобы побывать в лавке букиниста, без подарка для меня: обычно это была какая-нибудь история детского писателя его времени; Хенти или Толбот Бейнс Рид. Хотя я охотнее получил бы последнюю книжку про авиагероя Бигглса или «Ежегодник Бинокомикс», они мне все же нравились.

Однажды после очередной такой экспедиции он преподнес мне книгу басен. На форзаце до сих пор стоит цена, которую он заплатил, — шиллинг и шесть пенсов. Очевидно, он посмотрел на нее и решил, что язык достаточно прост и поучителен, а картинки хороши и безобидны. Мне эти своеобразные простые черно-белые гравюры показались удручающе скучными: поистине жалкий подарок на первый взгляд. На самом же деле это был Бьюик [*Томас Бьюик (1753–1828) — английский график, особенной известностью пользовались его гравюры на дереве], альбом его работ, приложенных к «Басням» Гея [*Джон Гей (1б85-1732) — поэт и драматург, автор «Оперы нищего» положенной Бертольдом Брехтом в основу «Трехгрошевой оперы». Его басни, стихотворения морализаторского характера с легким оттенком сатиры, были опубликованы в 2-х томах. (1727 и 1736 гг.)], выпущенный в 1820 г. Состоялось мое первое знакомство с великим английским оригиналом, хотя тогда я об этом и не подозревал. В то время (мне было тогда десять лет) книга казалась мне смехотворной и постыдной ошибкой со стороны отца, потому что, перелистывая страницы в поисках картинок, я обнаружил такую, какую, я был уверен, он не заметил в лавке: то была знаменитая гравюра, изображавшая доктора богословия, с презрением отвергавшего мольбы одного нищего, в то время как за его спиной собака мочится на подол его сутаны; небольшая назидательная новелла блистательная лаконичность которой мне запомнилась на все детство… и много дольше. Были там и другие скандальные сцены, изображавшие дам с обнаженной грудью. Особенно шокировала — а потом завораживала — меня одна из них, озаглавленная «Леность и Праздность»: на постели — спящий молодой человек, под кроватью — ночной горшок, рядом — две женщины, одна одетая, другая голая, как бы обсуждающие что-то, посматривая на него. У меня было искушение показать сие чудовищное нарушение мер предосторожности тете Милли, но я не показал, чтобы отец тотчас же не востребовал и не конфисковал книгу.