От Ксении Фроловой ушел муж, и все пошло наперекосяк. Пытаясь устроить свою личную жизнь, она постоянно попадает в трагикомичны…
Проза / Контркультура 18+Мы в очередь на эти ясли записались, когда Андрей ещё в пелёнках лежал и пузыри слюнявые пускал. Я пришла к заведующей сим детским дошкольным учреждением спустя два года, морально готовая к тому, что меня сейчас будут ненавязчиво разводить на взятку. Которой у меня не было. И взять было неоткуда. Поэтому, вместо взятки, я потащила на переговоры свою маму.
Мама — это лучшее средство борьбы против взяточников. Мама — это женщина со взглядом сироты и темпераментом гренадера.
Мама — это очень мощное психическое оружие.
В яслях стоял щемящий душу запах рассольника и «ёжиков». Мы с мамой прошли по рыжему потёртому линолеуму в кабинет заведующей. Выражение обречённости на наших лицах было частью дьявольского плана.
Заведующая восседала за большим столом, перебирая ворох каких-то бумаг, и на нас внимания не обратила.
— Здравствуйте… — проблеяла я и пихнула маму ногой.
— Дорогая Марина Васильевна, — завела мама жалостливую песнь, — мы вам мальчика в ясельки привести хотели… Он послушненький, умненький, только вот без отца растёт, сиротинка…
Заведующая подняла глаза от бумаг и стала с интересом слушать мамин плач Ярославны.
— Нету отца теперь у Андрюши, Марина Васильевна, ушёл он… Сами, поди, знаете, какие мужики козлы бывают! Ушёл к бабе чужой, мальчику психику покалечил… Вы б послушали, Марина Васильевна, голубушка моя, как ребёнок бедный по ночам плачет и папу своего зовёт-зовёт… А не идёт к нему папа, чтоб ему здоровья-то прибавилось… И денег у нас в обрез, с маленьким ребёнком Ксению ни на одну приличную работу не берут, сами понимаете. Еле концы с концами сводим…
Тут я всерьёз испугалась, что мама перегнёт палку и начнёт рассказывать, что мы живём в шалаше на улице и питаемся отбросами. Мама — она такая. Она меры не знает.
— Бросил мальчика, жену-красавицу, хозяйку рукодельную… — тут мама меня пнула. Я выдавила мученическую улыбку и втянула живот. На красавицу я все равно не тянула, но сделала все возможное, чтоб Марина Васильевна прониклась. И она прониклась.
— Понятно. Фамилия мальчика? Я встрепенулась:
— Фролов. Андрей Фролов.
— Полных лет сколько?
— Два года.
— На горшок ходит?
— Да, с полутора лет приучили.
— Соска?
— Давно забыл.
— Понятно… — Она снова уткнулась в свои бумаги. Я пожала плечами и опять пнула своё мощное оружие.
— Возьмёте мальчишечку, Мариночка Васильевна? — заскулила мама.
— Возьмём, — не глядя на нас, ответила заведующая и вдруг спросила: — А чем вы можете помочь детскому саду?
Ага. Вот оно. Чем я могу помочь? Песнопениями басом? Вряд ли. А денег нет. Вернее, есть, но совсем немножко. И если я сейчас отдам их Марине Васильевне — мы с Дюшесом пойдём побираться по вагонам метро.
Мама открыла рот, чтобы завести песню про голодного внучка, но я её опередила:
— Вы скажите прямо, что нужно. Я ж намёки плохо понимаю. От меня потому и муж ушёл. Что, например, дарят садику другие родители?
Марина Васильевна улыбнулась улыбкой клоуна из кошмарного фильма «Оно».
— Понимаете, э-э-э…
— Ксения Вячеславовна, — подсказала я.
— Ксения Вячеславовна, — продолжила заведующая, — мы будем рады любой помощи. Вот, например, одни родители подарили садику телевизор, другие — итальянские карнизы для штор, ещё кто-то…
Ага, а ещё золотой рудник, нефтяную скважину и остров в Тихом океане. Щас тебе.
Я невежливо перебила корыстную женщину с мещанскими замашками:
— Три мешка бриллиантов не пожертвую, честное слово. Карнизов у меня нет. А телевизор не отдам, это последняя память о муже. У меня вообще ничего нет, если совсем уж откровенно. Но я могу принести пять мешков игрушек. В хорошем состоянии. И десять пачек бумаги для принтера, если она вам нужна. Больше у меня ничего нет. Правда.
И я посмотрела ей в глаза. Долгим, пронзительным таким взглядом. Это я умею. И даже неплохо.
Марина Васильевна несколько секунд изучала меня, как анализ кала в микроскоп, потом оценила взглядом рыночную стоимость моей одежды и вздохнула:
— Ладно. Приводите ребёнка в понедельник, в пятую группу, к половине восьмого утра. До свиданья.
Я пнула маму в третий раз, мы хором завыли: «До свида-а-ания, Марина Васильна-а-а» — и, путаясь в коридорах, вышли на улицу.
Щёлкнув зажигалкой, я поднесла язычок пламени к маминой сигарете, потом к своей. Выпустила струйку дыма и, по-птичьи склонив голову, уставилась на родительницу.
— Ну, что? Все нормально? — встрепенулась она.
— Угу. Спасибо тебе.
— Ты мне не спасибо говори. Ты ответь лучше, когда наконец на нормальную работу устроишься. Мы же с папой не миллионеры. Андрюшку-то ещё ладно, вытянем… А ты давай или работу себе ищи, или мужика богатого.
Сигарета вдруг загорчила, и я, не выкурив и половины, затушила её об угол детсадовского здания. Мужика богатого. Хорошо звучит!