Наконец, найдя свой паспорт, он открыл его. Новый шок поверг его в новое изумление. Все листы в паспорте были чистыми, кроме штампа в графе гражданина РФ под фотографией. Все остальное отсутствовало. Липкий пот снова выступил на его лбу.
Ничего не сказав своему визави, он положил непонятный паспорт обратно в кожаный дорогой портфель. Найдя билет, он долго не мог определиться: как будто чернила были размыты дождем. Откуда, с какой станции, куда - все было настолько как бы размазано, что у него заболела голова.
Положив билет в нагрудный карман пиджака, он уселся на постель, ухватился за голову и вперил взгляд в никуда.
- Хлебните чайку, мой дорогой, - произнес Голубоглазый, обнажив ряд белых ровных зубов.
- Кого-то вы мне напоминаете, - сказал Непомнящий. - Да, вспомнил, вспомнил, - обрадовался он, - вы очень похожи на одного певца из группы "Аквариум", Бориса Борисыча Гребенщикова, вот, точь - в- точь он! Та же у вас улыбка, как у него, тот же взгляд, тот же голос. В общем, вы - копия Гребенщикова. И у него такие есть прикольные расхожие прозвища - Б.Г., бугор, ну,и, наконец, БоГ!
Голубоглазый засмеялся, вновь обнажив белозубую улыбку. Смех его был как серебряный колоколец и в то же время как мощный поток рек многих. Веяло чем-то могущественным и сильным от всей его фигуры.
- Ну, так я и есть Он.
- В смысле, кто? - спросил Потерявший память.
- Как кто? Тот, кого вы назвали последним. Ну,.. Борис Борисыч - есть в нем что-то от меня. Ну, вот, стало быть, и познакомились. А вы чаек-то пейте, а то остынет, - сказал Бог, пододвинув поближе стакан к Потерявшему память. - Нам долго еще ехать, дорога у нас с вами долгая, подкрепитесь чем - нибудь. Вот просвирки, вот католические облатки, вот вино, кстати, хорошее, крымское, благодаря вам обретшее новую жизнь. Примите и ядите тело мое, - произнес с улыбкой Голубоглазый.
Сакральный мистический трепет охватил Непомнящего.
- Вы, вот, видите ли, память потеряли, а меня помните. Так и я вас знаю. Вас, кажется, с детства Володенькой зовут? Помню вас, как вы в пионерском галстуке разгуливали. Что и говорить, сколько воды утекло с момента сотворения мира и с того момента, когда вы пришли в него.
Голубоглазый скрестил пальцы, на всех блестели серебряные кольца. А за окном быстро набирающего скорость поезда мелькала ширь российских просторов - полуживые деревеньки и села, незнакомые городишки, похожие на маленьких серых воробьев. И эти городишки коптили в небо трубами, и была какая-то размеренная возня в них.
Потом они проехали мимо сгоревших алтайских сел, где торчали одни печные трубы. Бабы и мужики разбирали завалы, работала строительная техника, наспех собирая временное жилье.
- Денег не хватает, - изрек Господь, глядя на бедствующих. - Как сказал ваш друг по управлению этой большой подводной лодкой Дима, - усмехнувшись, произнес похожий на Гребенщикова Бог.
"Какой еще там Дима", - задумался про себя Находящийся в амнезии. Память медленными шажками стала возвращаться к нему.
Похожий на Гребенщикова Бог порезал сырокопченую колбасу, пупырчатые огурчики, достал еще какие-то нехитрые яства на стол:
- Угощайтесь, угощайтесь, это все местное, не из Европы, разве что вот сыр маасдам - не успел Роскомбредпозор гусеницами по нему проехаться. Путь долгий. Здесь, видите ли, буфет не работает, а разносят только чай.
- Интересно, а как другие пассажиры? - вопросил Непомнящий.
- Ну, так с вещами, с вещами-с, сударь, взяли с собой все необходимое. Я ведь, - (сделав ударение на первом слове),- всех вас собрал.
Тут же откуда-то из-за стены послышалась песня "Аквариума" "Хорошо анахорету", она смолкла, и ее, как в нон-стопе, сменила другая: "О лебеде исчезнувшем, о лебеде, ушедшем во тьму, я молюсь. Святые, заступитесь за нас...".
А память к нашему путешественнику, тем не менее, все возвращалась и возвращалась. Двери купе открылись, за спиной проводницы мелькнуло лицо Геннадия Дюганова. Дюганов улыбнулся всей своей широкой улыбкой и так же внезапно исчез. Проводница Загарова, с цифрой шесть на погонах, принесла четыре стакана чая, рафинад, поставила блюдечко с нарезанным лимоном. Она хитро и как-то загадочно улыбнулась несвойственной ей улыбкой и, сделав небольшой книксен, удалилась.
- Люблю, знаете ли, - произнес Господь, похожий на Гребенщикова, - чай с лимоном. Душу, знаете ли, согревает. Вспоминаешь мелких советских чиновников, которые ездили в поездах и тоже просили чай с лимоном.
Голубоглазый Господь отхлебнул чай , вытянул в стороны свои могучие с кольцами и перстнями руки и сладко зевнул.
"Чух-чух-чух-чух-чух-чух... бах-бах-бах-бах-бах-бах... Куда? Зачем? Куда? Когда, когда, когда...", - ритмично стучали колеса поезда о бесконечно уходящие вдаль рельсы, как бы намекая на геометрию Эвклида и Лобачевского насчет сходящихся и несходящихся параллельных прямых.