Читаем Адвокат с Лычаковской полностью

Пришлось написать и вывесить на дверях уведомление — очень извиняюсь, шановне панство, сейчас приема не будет, заболел, просьба приходить через два дня. Сначала отметил завтрашнюю дату, 6 июля, и затем добавил еще сутки. Саквояж ждут давно, он и сам не собирался долго хранить посылку у себя. Но учитывал один важный нюанс: именно завтра, по стечению обстоятельств, тот, для кого чемодан передали, вызван к следователю, в полицейский департамент Центрального района. Сколько промаринуют там — один Бог ведает. Вполне вероятен вариант, что просто в кабинете арестуют. Небольшой процент, от одного до двух, однако существовал.

Так или иначе, завтра контактировать с адресатом рискованно. Лучше оставить за собой лишний день, убедиться, что все идет по плану, и уже тогда лично принести посылку. Причем встречаться с адресатом следует на нейтральной территории. Принимать у себя человека, за которым наверняка ходят полицейские шпионы в штатском, он не хотел. Зато во Львове достаточно публичных мест, где встреча кого-нибудь с кем-нибудь могла произойти случайно.

Охранник перечеркнул все расчеты.

Явной угрозы не ощущалось. Пан адвокат оказался именно тем человеком, который прямо не связан с группой, которой предназначалось содержание черного кожаного сака. Отследить контакт можно в том случае, когда знаешь, где и кого искать. Пока же он считался лицом нейтральным, чем гордился. Хотя когда предложили стать одним из звеньев цепи между Санкт-Петербургом и Львовом, не отказался.

Обещанный процент за несложные услуги мог немного улучшить состояние дел.

Ибо в последнее время пошла черная полоса.

Именно поэтому вооруженный охранник над душой выбил из колеи.

Адвокату не нравилось, когда незваные незнакомцы нарушают личное пространство и нельзя этому помочь. Его сначала раздражала, потом даже начала пугать эта привычка русого стремительно и бесшумно реагировать на каждое резкое движение, громкий выдох, неукротимое чихание. Представив, что придется с этим еще и спать, адвокат вздрогнул. Нет, повторил себе мысленно, против курносого он лично ничего не имеет. Готов смириться с досадной вонью махорки, время от времени демонстрируемым револьвером. Напрягала и вызвала сопротивление, и чем дальше, тем больше, сама ситуация, в которую его поставили против собственной воли.

Небольшие апартаменты в Нижнем Лычакове он занимал уже третий год. Тут чувствовал себя уютно и комфортно, считал пусть не своим настоящим домом, но — собственной крепостью. И вдруг дом превратился в тюремную камеру. Так он это воспринимал: надзиратель в спальне, зал — большая одноместная камера, каждый шаг под контролем, всякое действие следует согласовывать с вооруженным человеком.

Под вечер негативные чувства обострились настолько, что он решительно приоткрыл дверь в спальню. Незваный гость услышал движение и уже стоял на ногах, выставив перед собой вооруженную руку. Хозяин категоричным тоном попросил охранника покинуть помещение.

Не велел.

Просто сказал: по его мнению, так будет лучше.

Никакой опасности он не чувствует. В случае чего способен о себе позаботиться. Присутствие часового лишнее. Это свидетельствует о недоверии. А его это в значительной степени оскорбляет. Господа из Санкт-Петербурга должны понять.

Курносый не спорил. Пожал плечами, спрятал револьвер, поправил кепку и попросил пана адвоката собственноручно написать записку, адресованную человеку, который оставил охранника тут, у посылки.

Содержание следующее. Такой-то, фамилия и имя, берет всю дальнейшую ответственность на себя. Понимает возможные последствия своего решения. Необходимую охрану груза в лице такого-то до передачи адресату в лице такого-то российская сторона должным образом обеспечила. Все, дальше курносый с удовольствием и облегчением умоет руки.

Он охотно согласился — только расписка, ничего больше. Сел за стол, взял лист бумаги, даже неизвестно для чего освежил содержимое похожей на боченок чернильницы. Начал писать каллиграфическим почерком, который давно прославил его в профессиональной среде. Но русый, котором сначала не было дела, подошел, глянул через плечо, чем прогневил — адвокат терпеть не мог подобного поведения. Но возмутиться не успел: замечание охранник сделал дельное.

Адвокат по привычке начал писать на польском языке и пришел в себя, уже полностью закончив записку. Русый прав, придется переписывать. Те, для кого записка предназначалась, лица из Санкт-Петербурга, польского не знали совсем. Лучше писать на русском. Пришлось немножко напрячься, наморщить лоб, чтобы вспомнить этот язык. Будто не совсем чужую, но за время проживания во Львове достаточно забытую. Употреблять ее в повседневности не было никакой необходимости: город свободно говорил на немецком, польском, украинском, понимали идиш. Русский звучал, однако ходил в довольно ограниченных кругах.