Читаем 22 шага против времени полностью

– Новый барин намерен распродать всё наше семейство за долги, – пояснила едва слышно.

– Как продать? Людей? За деньги?

Варя печально покачала головой.

– Большие долги? – поинтересовался Шурка.

Девчушка опять кивнула.

– В карты проигрался? – предположил Лера.

– Да что вы, – отмахнулась Варя. – Барин наш военный, из отставных. Занял в банке преогромную сумму и выкупил у старой графини имение со всеми деревнями. Теперь вот семейство наше распродаст и проценты уплатит.

Вспомнив о семье, Варя всхлипнула.

– Не плачь, – взялся успокаивать её Шурка. – Мы тебе поможем.

– Да чем же вы мне поможете? – ещё горше заплакала девушка. – Сами, почитай, из простолюдинов.

Услышав это, Шурка гордо задрал подбородок.

– Честь имею представиться, – заявил он торжественно, – князь Захарьевский! А это…, – обернулся он к другу.

Лера не заставил себя ждать и, выступив вперёд, склонил голову, как истинный аристократ: – Граф Леркендорф!

– Какие же вы баре? – с упреком оглядела их Варя. – У тебя, сударь, – показала она на Шурку, – кафтан на локтях вот-вот протрётся. А у тебя, – показала на Лерины кроссовки, – того и гляди, лапти развалятся.

– Всё равно, – настаивал Шурка, – мы тебе поможем.

Варя, которой неизвестный мальчик в странном одеянии поначалу тоже понравился, тут вовсе расстроилась.

– Смотри, какой ты обманщик, – сказала она сердито, – не успел познакомиться, а уж играешь со мною. Поди, сударь, прочь от меня!

– Не веришь? – глядя, как она мило сердится, заулыбался Шурка.

– Смотри, – шепнул он заговорщицки и обернулся вокруг своей оси.

В крайнем изумлении Варя схватилась ладонями за щеки.

– Батюшки светы! – только и сказала она.

Перед ней стоял всё тот же незнакомый мальчик, но какой! На нём сидел, словно влитый, мягкий кафтан[3] из красного бархата, затянутый в талии шарфом. Такого же кроя панталоны[4] были подвязаны чуть ниже колен золотистыми завязками, ниже шли чулки в чёрно-белую полоску. На ногах обновлённого Шурки блистали широкими пряжками туфли, а под мышкой был зажат длинный хлыст с тонкой кисточкой на конце. На голове Захарьева красовался белый напудренный парик. Треугольную шляпу он держал в картинно отставленной руке.

– Шурка у нас настоящий волшебник, – пояснил Лера.

Тот между тем прищурился, окидывая Леру взглядом от кроссовок до стоящих дыбом вихров.

– Ну-ка, крутанись, – попросил.

Стопочкин обернулся через левое плечо и превратился в такого же лощёного господинчика. Только одет он был в фиолетовый с отливом фрак и цилиндр. Ноги его облегали высоченные мягкие сапоги, которые охватывали и колени, и половину бёдер.

Варя в испуге попятилась, но тут Шурка дотронулся хлыстом до её домотканого сарафана, и он вдруг стал изящным шёлковым платьем.

– Боже мой! – всплеснула руками Варя. – Вы и вправду чаровник!

– А теперь, сударыня, – подставил ей согнутую в локте руку Шурка, – проводите нас к вашему барину, а заодно расскажите нам с графом Леркендорфом, что тут у вас происходит.

Варя нерешительно взяла Шурку под руку, а потом и Леру, который уже подхватил лукошко с ягодой. Неспешным шагом троица двинулись по саду. Но не туда, где пел печальный хор, а обратно, откуда мальчишки только-только пришли.

– О чём вам поведать? – говорила дорогой Варя. – Живём мы в сельце…

– В деревне, значит, – уточнил Лера.

– Нет, в сельце, – упрямо мотнула головой девушка. – Церкви у нас своей нет, вот и сельцо. А к Богу на поклон да детей малых крестить ходим в господскую церковь, что в усадьбе. Так исстари повелось. Ихний батюшка позволяет.

– Сельцо ваше, наверное, маленькое? – догадался Шурка.

– Невеликое, – подтвердила Варя. – Семь дворов, покудова семью нашу не распродали.

Вспомнив о своём горе, девушка вновь всплакнула.

– Да брось ты, – подбодрил её Шурка. – Неужели нельзя взять и уйти от вашего барина?

– А чего ж нельзя, – утёрла слезу Варя, – можно. Но ежели поймают, то непременно выпорют нещадно и на стул посадят.

– На какой стул? – не понял Шурка.

– Обычный стул. Да токмо[5] на шею виновному надевают широченный ошейник из кованого железа. Запирают на замок, а ключ у самого барина хранится. К ошейнику железная цепь приделана. Длиной не более двух аршин.

– Сколько это по-нашему? – посмотрел на друга Лера.

– Почти полтора метра, – подсказал всезнающий Шурка. – В одном аршине семьдесят один сантиметр и двенадцать миллиметров.

– Сразу видно – чужеземцы, – усмехнулась Варя. – Аршина не ведаете.

– И ничего не чужеземцы, – обиделся Лера. – Просто из другого времени.

– Из откуда? – не поняла девушка.

– Да кого ты слушаешь, – отвлёк её Шурка. – Рассказывай дальше – очень интересно.

Девчушка наморщила лоб, припоминая, на чём прервалась.

– Ага, – вспомнила она, – с другого конца цепь держит здоровущий деревянный обрубок. Такой с места не сдвинешь. А вверху ошейника спицы железные торчат, чтобы нельзя было головы наклонить. Вот так и сиди день-деньской неподвижно. Нынешней[6] весной у нас дворовая девка Серафима сбежала. Поймана была и посажена на стул. Цельный месяц маялась. Токмо на ночь подкладывали ей под задние спицы ошейника подушку, чтоб она, сердешная, сидя могла заснуть.