Читаем 2000 №4 полностью

— В «засилье технологий» я тоже ощущаю привкус механики, но речь идет, как мне кажется, о разнице между знанием, которое нам что-то объясняет, и знанием, которое нас вооружает: одно дело — «я знаю», другое — «умею». Вот если я просто «знаю», то это фундаментальная наука, если я «умею» — это уже технология, некая совокупность действий, процессов, а также процедура управления этими процессами, регламент, направленный на достижение заранее предопределенного результата.

Наличие технологий говорит о том высоком уровне зрелости конкретной науки, когда она начинает развиваться настолько быстро, что оказывается полезной обществу, становится, как мы говорим, прикладной. Так что, с одной стороны, слово «технология», сочетаемое с какой-либо наукой, это признак ее зрелости. Ведь пока наука остается «наивной», являясь совокупностью добытых знаний, она описывает феномен, но не понимает механизмов, стало быть, не может предложить и решений, как этими механизмами управлять. С другой стороны, приставка «технология» говорит о скорости развития науки, позволяющей ей очень быстро выходить на уровень зрелости.

— Вы хотите сказать, что не только в жизни, но и в науке наступила эпоха высоких скоростей?

— Да, по крайней мере, в биологии такой этап наступил, и я бы назвал его этапом высокопропускной генетики.

После того как мы объяснили себе, каким же образом строится живое (на распознавание функций этих кирпичиков: ДНК, РНК, белков, углеводов, жиров и т. д. — ушло довольно много времени в XX столетии, и ответов у биологов накопилось очень много), следующей вехой на пути развития биотехнологии стало открытие технологий рекомбинантных ДНК, когда мы научились создавать искусственные молекулы, несущие новые наборы информации, и переносить их из одного организма в другой. То есть мы научились конструировать живое.

Сегодня же, прямо на наших глазах, как мне представляется, устанавливается очередная веха. И это уже не просто геномика как новейшая научная дисциплина, дающая описание всего организма и изучающая целые геномы, а тот этап, в который мы вступили несколько лет назад и который отмечен невероятным ускорением исследовательского процесса и наших способностей манипулирования, тот уровень науки и технологий, когда мы оказались в состоянии не только работать с целым геномом, но очень быстро оценивать огромное количество процессов или конструкций, которые мы насоздавали. Вот этот этап я и называю этапом высокопропускной генетики, поскольку сегодня без скоростных генетических методов в биологии уже ничего нельзя сделать, а им, этим методам, от силы десяток лет. Десять лет тому назад мы вступили в эпоху высокопропускной генетики.

— А через пару лет расшифруем геном человека — я правильно продолжаю вашу мысль?

— Не исключено, что геном человека будет прочитан в этом, 2000 году. В Соединенных Штатах есть компания, она называется «Селера» (от лат. accelero — ускоряю), ее руководитель Крег Вентер бросил вызов всем государственным международным программам по секвенированию (расшифровке совокупности генов и межгенных участков) генома человека, сказав, что может сделать это намного быстрее, чем они. Его подход включает два компонента: первый — новые машины, в которых используются капиллярные автоматы, читающие примерно миллион пар оснований в неделю, второй — финансы. Вентер может себе позволить иметь в огромном зале 100 или 150 машин и читать 150 миллионов пар оснований в неделю. Для сравнения: с помощью такого машинного зала в течение недели может быть прочитан полный геном растения арабидопсис, а это 25 тысяч генов.

И все-таки, несмотря на свои исключительные достижения, биотехнология пребывает в младенческом возрасте. Мы понимаем пока лишь значение конкретного гена — всего контекста еще не видим. Качественный прыжок от информации об одном к информации о целом — о десятках тысяч генов, которые играют симфонию живого, — это и будет самый интересный этап для биологов, а результаты их открытий станут важнейшими для человека.

— Если все, о чем вы говорите, — младенчество биотехнологии, каким же будет взросление?

— Нам с вами трудно себе представить ее взросление. Оно настолько поменяет наши возможности, что об этом лучше говорить с фантастами, а не с ученым.

— Эра прикладной науки! А мы готовы в нее войти?